Исповедь сталкера. Зачем мы ездим в Тибет?

Я не заядлый путешественник,не альпинист, вообще не ищу приключений и экстрима. Страны посещаю выборочно - только те, к которым имею сознательный интерес. А разъезжать по миру, просто глазея по сторонам и оставляя фотки-памятки: «Я здесь был»,  по моему, -  верх пошлости. Но так случилось, что вот уже несколько лет я вожу группы соотечественников к священной горе Кайлас и другим заповедным местам Тибета, где хватает и опасностей, и всевозможных трудностей. Зачем я это делаю? Главным образом, из личного интереса: с некоторых пор меня всерьез заинтересовали жизнь и культура Тибета, и пережитое мной в этой необыкновенной стране, собранные там материалы сильно раздвинули мой культурологический горизонт, дали новый импульс моим исследованиям. Есть и другая причина: чувство, извините за высокий слог, долга как профессионального востоковеда способного ввести в духовный мир Азии тех, кто интересуется, а в глубине души, может быть, и тоскует по восточной мудрости. Направить, так сказать, в перспективное русло их духовные искания. Наивное и неблагодарное в общем-то желание, но что поделаешь: пока еще не изжил в себе эту слабость.

Известно, что горы, а тем более горы, овеянные духовной тайной, все расставляют по своим местам и безошибочно выявляют качество каждой человеческой личности. Встреча с Тибетом и Гималаями четко делит моих туристов-паломников на три группы: одни - их всегда меньшинство - благодарно внемлют мистическим вызовам «страны снегов» и начинают по-новому смотреть на свою жизнь;  другие остаются в недоумении, но смиренно принимают его, полагая, что еще не пришло их время; третьи вообще отказываются от попытки понять, куда и зачем приехали, начинают брюзжать и жаловаться на все подряд:  на еду, на дороги, на джипы, на гестхаузы, на обступающие вокруг мусор, грязь, нечистоты...

Психология людей третьей категории столь же примитивна, сколь и по-своему примечательна. Это люди с деньгами, привыкшие к комфортной жизни и к начальственному положению, к немедленному исполнению каждого их каприза. Они всерьез возмущаются тем, что в тибетских гостиницах не принимают их европейские кредитные карточки - на Канарах и Багамах принимают же! Отчего же эти люди неспособные ни дня прожить без мягкой постели и вкусного обеда, вообще без удовольствий плоти и развлечений, поехали не на Канары и Багамы, а в Тибет, где с удобствами, как они могли легко догадаться, дело обстоит плохо? Проще всего объяснить их решение заурядным снобизмом: нынче ездить на Кайлас и в Гималаи модно, вот и я там отмечусь, чтобы потом в какой-нибудь московской тусовке щегольнуть своими гималайскими познаниями. Объяснение верное, но все-таки поверхностное и во всяком случае касающееся только небольшой группы людей. Тут можно только поморализировать, посмеяться над горе-паломниками и поставить точку. Но проблема, думается мне, гораздо глубже: она имеет отношение к фундаментальному историческому выбору человечества. Видно, комфортабельная жизнь не дает настоящего удовлетворения и не так уж ценна для человеческой души, раз те, кому она в полной мере доступна, готовы променять ее на тяготы горных странствий. И тут же возникает вопрос: совместим ли жизненный комфорт - эта главная ценность современной светской цивилизации - с реальным духовным опытом и если да, то как и на какой почве?

Разные религии с редким единодушием говорят одно и то же: даже если живешь богато, надо быть бедным. Почему? Потому что бедный живет непосредственно, он честно принимает «актуальные вызовы бытия». Но он все оставляет, чтобы ему... все осталось. Пресловутая «культура бедности» - это не экономия денег, а ойкономия, «домостроительство» духа.  А в бытовом плане жизнь должна быть удобной ровно настолько, чтобы ее материальные обстоятельства не мешали сосредоточиться на духовном подвиге. Как говорят греки, разрешающие сидеть во время службы в храме, «лучше сидеть и думать о Боге, чем стоять и думать о ногах». Для каждого человека мера и даже метод аскезы должны быть свои, но они во всяком случае не должны пересекать черту, за которой становятся самоцелью, заслоняют собою духовные плоды трудов. Крайности аскезы для большинства безблагодатны, о чем напоминает пример небезызвестного Капитона Даниловского: в аскезе он превзошел, наверное, всех заволжских старцев, а в итоге стал ересиархом, родоначальником хлыстовства. То же самое касается меры комфорта: она должна быть такой, чтобы человек не становился заложником жизненных удобств. Заметим, что комфорт никогда не бывает абсолютным, ощущение неудобства, лишенности чего-то - естественное состояние человека, и смысл подвижничества как раз в том, чтобы его снять. Одним словом, мудрость состоит в том, чтобы «знать, что всегда имеешь довольно» (Лао-цзы). Внутренняя самодостаточность - главная, даже единственная награда духовного подвига человека на этой земле.

Но все это относится к отдельным человеческим индивидам. А как быть в масштабах мировой цивилизации, всего человечества? Может ли на этом уровне комфорт ужиться с аскезой? Европа и Азия отвечали на этот вопрос по-разному. В Европе, напомню, понятие комфорта первоначально относилось к душевному утешению. В ходе секуляризации европейской культуры оно сместилось к телесному, материальному полюсу существования, стало обозначать «комфортабельную жизнь», но не порвало генетической связи со своими духовными истоками. Европа умеет ценить человеческое достоинство среди всеобщей сытости - добродетели  подозрительно животной. «Мирской аскетизм» - популярный девиз европейской буржуазии,  и еще сегодня мало кто в Европе  и даже (или, точнее, тем более) в Америке будет открыто отрицать религиозные коннотации идеала комфорта. Подобный акцент  на преемственности духовно-телесной жизни - пусть только декларируемый - многое объясняет в жизненности западной цивилизации и ее привлекательности для остального мира.

Восток искал решение проблемы комфорта, скорее, на путях игнорирования материальных удобств. Верный идеалу внутренней самодостаточности и духовного покоя, он считал жизненный комфорт хоть и допустимым, но чем-то несущественным и ненужным, а для духовного развития даже вредным. С этой точки зрения грязь, мусор и нечистоты в Тибете (что в условиях высокогорья, кстати, не грозит инфекционными болезнями) - не признак дикости или душевной патологии, а одно из многих проявлений аскетического равнодушия к удобствам. Напротив, тибетский быт в его собственно ритуальных формах, т.е. в рамках той же духовной аскезы, отличается и богатством убранства, и красочным декорумом, и заботливым вниманием к каждой мелочи жизни.

Но существуют ли общий знаменатель, какая-то общая мера аскезы и комфорта? Означает ли рост комфортности жизни в современном «обществе потребления»  неотвратимую смерть аскетического начала? Вопрос не праздный, а очень практический и жгучий, ибо речь идет о сохранении самих условий и средств духовного совершенствования человека. Я вижу его положительное решение, как ни странно, в том, что сегодня многим кажется предвестьем окончательной гибели духовности (в такой исход, впрочем, не очень верится, ибо для этого человечество должно отречься от человечного в себе). Я имею в виду медленный, но верный дрейф культуры в сторону ее самофальсификации, ее превращение в туристический аттракцион, вообще повсеместное появление иронической дистанции в отношении человеческих обществ к истории. Эта тенденция, кстати, всячески поощряется китайскими властями Тибета, которые видят в ней отличный способ одновременно (как бы) невинность соблюсти, и капитал приобрести. Сегодня человечество поставлено в такое положение, когда оно должно признать иллюзией все исторические формы культуры. Казалось бы, полный триумф нигилизма? Ситуация очень щекотливая для западных религий, исповедующих соответствие буквы истине. Между тем опознание иллюзорности культуры ведет к открытию фантомной природы опыта, что составляло природу духовной просветленности в восточных религиях. Реальность на Востоке - это чистая временность, самопотеря сущего в его саморазличии или, как говорили тибетские ламы, «начало прежде всех начал»; она открывает себя только как отсутствие, в мареве ее отблесков. В цивилизации «оцифрованной реальности»  эта истина, которая прежде была достоянием немногих избранных, может стать доступной и тому, что принято называть «общественностью» (ее характер, впрочем, сам должен измениться). Старая антиномия аскезы и комфорта остается в силе, но ей предстоит пройти, так сказать, массовые испытания: сможем ли мы отрешиться от химеры внешнего и научиться жить «вечно внутренним»? Такая возможность всегда открыта, и поэтому я не отказываюссь быть проводником в мир духовного опыта. Сегодня более чем когда-либо у каждого есть шанс найти свой путь на Небо. И комфорт жизни тому не помеха.  Если, конечно, мы сами не сделаем себя его рабами.