Глава тринадцатая

Лемнер думал о Лане Веретеновой, вспоминал её смуглое лицо с маленьким пунцовым ртом, тонкие пальцы, сжимавшие его запястье, её гадания, в которых она предсказала ему Северный полюс и Африку. Ланы не было рядом, но струились незримые волны, приносившие её бессловесные послания. Он их читал, не умея раскрыть содержание.

Лемнер сидел в кабинете перед компьютером, направляя потоки золота в банк Анатолия Ефремовича Чулаки, в личные хранилища президента Мкомбо и в свою сокровищницу, делавшую его богачом. Он был владелец рудника в Чомбо, Африка одаривала его самородками. Африка была Богородицей с чёрным лицом, которая плакала золотыми слезами. Лемнер подставлял ладони под золотую капель, как под рукомойник. Ладони и пальцы его становились золотыми.

Могучие ковши драли землю предгорий. Громадные самосвалы везли на фабрику породу, начинённую самородками. Мельницы дробили породу. Мощные струи воды отделяли шлаки от золота. Чёрнокожие рабочие в белых халатах пинцетами выклёвывали с ленты транспортёра золотые крупицы, а чуткие пальцы хватали крупные самородки.

Лемнер отвлёкся от компьютера и смотрел, как по столу ползёт большой зелёный богомол. Тварь случайно попала в кабинет из тропического леса и теперь искала дорогу обратно. Богомол медленно передвигался по столу, не замечая Лемнера. А тот ждал, когда богомол достигнет края стола и упадёт на пол. С падением богомола на пол Лемнер связывал таинственное, копившееся в нём знание, невнятное, неоформленное мыслью, но огромное, как вероучение. Богомол имел зелёное, тонкое, как спица, тело, громадные, согнутые в коленях ноги, тяжёлую, опущенную книзу голову с крохотными зелёными глазками. Богомол был похож на министра иностранных дел Клёнова, которого Лемнер видел в Доме приёмов. Знание, что копилось в Лемнере, соотносило министра Клёнова, богомола, чернокожего министра Мкомбо, ставшего теперь президентом, Северный полюс, Африку и смуглолицую ведунью с прелестной лодыжкой и маленьким пунцовым ртом. Из пунцовых губ звучали предсказания о России Мнимой и о чудесном воителе, соединившем Россию Подлинную и Россию Мнимую.

Богомол полз по столу. Преодолел препятствие в виде ручки «Паркер», прополз по деловому письму с профилем Пушкина. Остановился у края, словно раздумывал, не повернуть ли обратно. Лемнер, томимый вероучением, побуждал богомола: «Ну, давай же, вперёд!» Умолял: «Упади и разбейся!» Его суеверная мысль подсказывала, что смерть богомола обещает Лемнеру бессмертие. Богомол качнулся, занёс зелёную ногу над краем стала, подался вперёд и рухнул. Лемнер слышал едва уловимый треск сухого хитина.

И случилось прозрение. Лемнер, бесподобный избранник, несравненный воитель, полководец Светоча, апостол Чулаки, посланник Ивана Артаковича, он, Михаил Соломонович Лемнер, не дожидаясь заветного дня, совершил Великий Переход. Оказался в России Мнимой. Этой Мнимой Россией была Африка. Он овладел тайной мнимого числа, извлёк корень квадратный из минус единицы и создал математику мнимых чисел, математику парадоксов. Африка, будучи мнимой, есть Подлинная Россия, а Подлинная Россия, будучи Африкой, есть Россия Мнимая. Такое возможно лишь в точке пересечения обеих Россий. Он достиг мнимой подлинности и подлинной мнимости. Его сердце есть точка пересечения обеих Россий, место Великого Перехода. Ведунья с пунцовым ртом угадала в нём перешеек, соединяющий обе России. Он и Пушкин, два выходца из России Подлинной в Россию Мнимую, теперь вернулись на свою заповедную Родину.

«Да, да, Президент Троевидов соединил Крым и Россию и назовётся Троевидов Таврический. А я повенчал Россию и Африку и буду наречен Лемнер Африканский. Величие России Африкой прирастать будет!»

Лавина открытий ошеломила Лемнера. Это могло показаться безумием, если бы не богомол, упавший на пол. Если бы не тайные волны, приносившие посланья Ланы Веретеновой.

«О, Боже, как прекрасна её ослепительная, из-под синего шёлка, лодыжка!»

В кабинет Лемнера вломились. То был Вава и четверо охранников-«пушкинистов». Они волокли чернокожего рабочего в белом халате. Рабочий отбивался, высовывал жаркий красный язык, дико водил белками. Он был не молод, его кудрявые волосы посыпала белая мука.

— Командир, этот толстогубый вор украл самородки! Спрятал в свою чёрную задницу. В камере слежения было видно, как он спустил штаны и засовывал в зад самородки. Они у него в жопе.

— Проведём дознание, — Лемнеру была неприятна роль дознавателя, но украденные самородки взывали. — Снимайте с него портки!

С рабочего стянули полосатые штаны. Лемнер осмотрел круглые, как чёрные шары, ягодицы.

— Зажмите ему ноздри и рот и раздвиньте ягодицы!

Рабочего нагнули, заломили руки, стиснули ноздри, зажали рот. Раздвинули ягодицы. Рабочий сипел, задыхался. Его живот сотрясался. Из чёрных ягодиц стали выпадать самородки, один, другой, третий. Звякали об пол.

Рабочего отпустили. Он стоял без штанов, смотрел на выпавшие самородки.

— Тебя, парень, нужно беречь, — Лемнер носком туфли двигал самородки. — Из тебя золото капает.

— Месье, у меня трое детей. Старые мать, отец. Брат больной. У сестры мужа убили. Простите, месье! Я раскаиваюсь!

— Не раскаивайся. Никто тебя не винит. Ты человек драгоценный. Можно сказать, обогатительная фабрика на двух ногах. В рот кладёшь породу, а из жопы достаёшь самородки, — Лемнер повернулся к охранникам. — Набейте ему рот породой, пусть переварит в самородки!

Рабочего вытащили из кабинета на двор. Держали за руки, совали в рот куски породы. Он кричал. Порода рвала ему губы. Текла кровь. Куски заталкивали. Он задыхался, хрипел. Осел, сотрясался. Его длинные голые ноги дергались. Из ноздрей, из глаз текла кровь.

— Что с ним делать, командир? — Вава ткнул мертвеца башмаком.

— Киньте в мельницу. Может, в нём осталось золото, — Лемнер повернулся и пошёл. Рабочего волокли в цех, где грохотала камнедробилка, перемалывала тяжёлые глыбы породы. Кинули под жернова, и он исчез среди железных катков.

Лемнер, тем временем, продолжал извлекать корень квадратный из минус единицы и множил парадоксы. Он думал о заветном дне, когда случится Великий Переход, и все обитатели России Подлинной устремятся в Россию Мнимую, и местом перехода будет его сердце, ибо там пересекаются обе России. Миллионы людей устремятся в его сердце, чтобы поскорее покинуть Россию и населить Африку. И хватит ли в его сердце места, чтобы принять миллионы русских? Сможет ли его еврейское сердце принять несметное количество русских, желающих покинуть Россию? Он знал, что сердца расширяются от ненависти и любви. Ненависть была неприемлема. Любовь расширит его сердце настолько, что оно пропустит сквозь себя всех, желающих покинуть Россию. И тогда встанет проблема их расселения и смешения с населением Африки. Чёрные русские смешаются с белыми неграми, и возникнет серая раса. Москва превратится в Банги, а здесь появится колокольня Ивана Великого и Выставка достижений народного хозяйства, где будет открыта великолепная картинная галерея, куда переедет коллекция картин из склада древесных изделий. Смотрителями в галерее будут Аркадий Францевич, только чёрный, и Франсуаза Гонкур, у которой на ногах шесть пальцев. Среди картин на самом видном месте будет висеть «Пшеничное поле возле Оверна». А «Гернику» он не поместит в галерею. «Гернику» он отвезёт в джунгли, и пусть населяющие картину чудища сойдут с холста и растворятся среди обезьян, бегемотов и попугаев. И ночью среди множества звуков будет слышен жуткий рёв минотавра.

Так думал Лемнер, отправляясь во дворец президента Мкомбо, чтобы обсудить приобретение ещё одного золотого прииска в провинции Дымбо.

Президентский дворец, бирюзовый, окружённый цветниками, с чудесным фиолетовым деревом, был отмыт от недавней копоти, на нём исчезли пулевые отверстия, метины гранатомётов. Лемнер прошёл сквозь золочёные ворота, вспоминая, как они висели на носу прорвавшегося бэтээра. У входа, пышного, окружённого лепниной, стоял вольер. В нём метались, грызли железные прутья собаки. Свирепые морды, мокрые клыки, ненавидящие кровавые глаза. Лемнер поспешил пройти мимо хрипящих зверюг.

Кабинет президента Мкомбо был таким же, каким запомнил его Лемнер в день штурма. На столе стоял золотой слон, теснились золотые телефоны, и только не было золотого пистолета. Пистолет был спрятан за поясом Лемнера.

— Дорогой брат, месье Лемнер! — ему навстречу шёл президент Мкомбо, благодушный, пахнущий дорогим одеколоном. Казалось, его лицо было покрыто дорогим чёрным лаком, на щеке сиял надрез, оставленный острой раковиной. — Вопрос с рудником Дымбо улажен. Теперь вы полный его владелец. Как негодовал французский посол! Грозил вторжением. Но умолк, когда я показал ему фотографии русских танков с профилем Пушкина на броне.

— Пушкина убил француз Дантес. Стреляя в Пушкина, метил в Африку. Мы извлекли французскую пулю из тела Африки и внимательно её изучили. Как известно, у каждой пули есть своя улыбка. У пули Дантеса улыбка президента Макрона.

— Мне сообщили, что один французский геолог спрятал голову в африканской земле и там улыбается.

— Правда? Ничего об этом не слышал. А скажите, месье президент, зачем вы держите у дворца свирепых мерзких собак?

— В целях безопасности, месье Лемнер. Я не кормлю их неделями. Ночью выпускаю, они носятся вокруг дворца и рвут на куски всякого, кто сюда забредёт.

В кабинет мягко вошёл секретарь. Наклонился к президенту Мкомбо.

— Блумбо готов назвать счета и перевести деньги.

— Долго же упиралась эта чёрная скотина! — воскликнул президент Мкомбо. — Как вам удалось добиться согласия?

— Мы применили к нему крайнее средство, «Абиссинских пилигримов».

— Что за средство? — поинтересовался Лемнер.

— О, это старое африканское средство, — пояснил президент Мкомбо. — В задний проход узнику вставляют бамбуковую трубку и по ней запускают чёрных ядовитых муравьёв. Мало кто после этого продолжает молчать.

— Надо спуститься к Блумбо, пока он жив, — поторопил секретарь. — Возьмите свой персональный компьютер.

Они покинули золочёный кабинет и шли по сияющим коридорам, где недавно гремела рукопашная, и Лемнер спас Ваву, набив свинцом чёрного великана в малиновом берете. Парадные лестницы кончились, и они оказались в подвалах дворца. Здесь помещалась тюрьма. Лемнер с детства не любил подвалов, полагая, что они сообщаются с преисподней, и в них обитают чудища. В этом подвале обитало чудище, недавно бывшее президентом Блумбо. Он был голый, на чёрном теле взбухли красные рубцы. Раны сочились гноем. Нижняя губа была отрезана, и в голой десне осталось несколько белых зубов. Один глаз выбит, и в нём хлюпала жижа. Другой дико сверкнул белком, когда увидел вошедших.

— Дорогой Блумбо, надеюсь, с тобой хорошо обращаются? Ты звал меня?

— Мкомбо, ты не можешь меня убить! Наши дяди троюродные братья великого Сванги. Выходцы из народа минене. В нас течёт одна кровь!

— Только твоя почти вытекла, а моя течёт в президентских венах. Ты хотел совершить перевод со своих счетов на мои восемьсот миллионов долларов. Вот компьютер. Набери код, и ты избавишься от денег, сделавших тебя несчастным.

— Они сделают и тебя несчастным! Когда-нибудь к тебе в подвал спустится новый президент и потребует, чтобы ты назвал код.

— Блумбо, у меня наверху остывает кофе. Ты будешь совершать перевод?

— Нет, никогда!

— Принесите бамбуковую трубку и коробку с «абиссинскими пилигримами».

— О, нет, не надо! Я сделаю перевод!

Президент Мкомбо открыл компьютер, поставил на пол у ног Блумбо. Пальцы ног были обрублены, и торчали розовые косточки. Блумбо шарил по клавишам. Живой глаз дико блестел, а из другого лилась на компьютер красная жижа.

— Все деньги твои! Будь ты проклят, Мкомбо! Пусть тебе и твоим русским друзьям вставят бамбуковую трубку и пустят «абиссинских пилигримов»!

Президент Мкомбо убедился, что перевод прошёл. Вынул пистолет и выстрелил в Блумбо. Выстрел был неудачный, пуля миновала сердце и попала в живот. Блумбо катался по полу, зажимая рану. Лемнер извлек золотой пистолет, когда-то принадлежавший президенту Блумбо, и выстрелил. Блумбо затих.

Лемнер и президент Мкомбо вернулись в золотой кабинет и продолжали пить кофе.

Лемнер, покидая дворец, проходил мимо вольера с собаками. Звери хрипели, брызгали слюной, обгладывали кости. Это был скелет президента Блумбо.

Один парадокс сменялся другим. Вероучение России Мнимой состояло из парадоксов. Парадоксы были формой, что удержала в себе зыбкое, ускользающее вероучение России Мнимой. Лемнер задавался вопросом, кто он и к какому народу принадлежит. Ни принадлежит ли он к народу минене, подарившему миру великого правителя Кванго? Или он из ильменских славян? Или, что там хитрить, из колена Аронова? Лемнер хотел приложиться к каждому из этих народов, но народы не принимали его. Он чувствовал своё сиротство, своё одиночество среди народов Земли. И ему открылось, что он принадлежит к исчезнувшему народу, рождённому при сотворении мира и владевшему тайной этого сотворения. Народ ушёл и унёс с собой тайну. Лемнер, последний уцелевший из народа, хранит эту тайну. Но она мнима и может быть выражена в форме парадокса. Ему предстоит возродить исчезнувший народ, чтобы он царил среди других народов и открыл им тайну сотворения мира. Но для этого нужна женщина, в лоно которой он бросит своё раскалённое семя, и она станет прародительницей народа, который через неё вернётся на Землю. Но где то лоно, что примет его раскалённое семя? Где женщина, от которой поведётся народ? Рыжей красавице Матильде он подарил золотую змейку, и Матильда принимала в лоно его раскалённое семя. Но её сожгли инквизиторы, и семя сгорело в костре. Чудесная несравненная Алла, носившая в себе его семя, замёрзла на льдине перед букетом красных роз, и его сын превратился в ломтик льда. Где найти женщину, ведущую концы и начала, готовую претерпеть ожог его раскалённого семени и вернуть на Землю народ, знающий тайны сотворения мира? Эта женщина — Лана Веретенова, чья ослепительная лодыжка будит его среди африканской ночи. Таинственные волны эфира несут ему весть о их скорой встрече.

На центральной площади Банги состоялось открытие памятника Пушкину. Изваяние было вырезано из огромного ствола чёрного дерева. Пушкин был могучим воином с выпуклыми бицепсами штангиста, литыми икрами бегуна, с торсом борца, чуть прикрытым набедренной повязкой. Его белки сверкали белым мрамором.

Губы переливались перламутром. На щёках красовались ритуальные надрезы. В одной могучей руке он сжимал копьё с наконечником из красного дерева. Казалось, он только что выдернул копьё из тела врага. В другой руке он держал отсечённую голову Дантеса. Голова была из мучнистого известняка с пустыми глазницами и красным языком. Множество людей стеклось на площадь. Приехали делегации из всех стран Африки, гонцы многочисленных африканских племён. Литым строем стояли бойцы подразделения «Пушкин». Африканские солдаты в малиновых беретах походили на грибы-красноголовики. Президент Мкомбо произнёс речь, в которой называл Пушкина прародителем африканских народов, праотцом всех африканских племён. Началось жертвоприношение. Одна за одной подходили к подножию памятника прекрасные африканки. Качая бёдрами, несли на прелестных маленьких головах корзины с дарами. Складывали перед богоподобным Пушкиным.

Здесь были слоновьи бивни из Занзибара, шкуры жирафа из Конго, алмазы из Намибии, плоды манго из Танзании, раковины из Эфиопии, розовые кораллы из Анголы, страусиные перья из Ливии. Пушкин утопал в дарах, и ему на плечи накинули пятнистую шкуру леопарда.

Последовали ритуалы. Юноши подходили к памятнику и лишали себя целомудрия. Ударялись пахом об острие копья. Сочилась кровь. Юноши молча терпели боль. Им тут же выдавали малиновые береты, и они становились в строй. Женщины, пожелавшие иметь детей от Пушкина, поднимали разноцветные платья, присаживались на острие копья и уходили, унося плод. Зазвенели танцы и песнопения. Гремели тамтамы, топотали босые стопы, раскачивались ожерелья из цветов и раковин. Исполнялось на суахили письмо Татьяны к Онегину. К памятнику выходили поэты и читали стихи. Особенно хорош был стих про крокодила, грозящего клеветникам. Выскочили пигмеи с луками. У них были раздутые животы и выпученные пупки. Они метали стрелы в голову Дантеса. Воины стреляли в Дантеса из автоматов Калашникова. Голова рассыпалась, из неё вылетали термиты.

Уже появились черногрудые девы, неся чаши с пьянящими настоями, и все готовились предаться безудержной любви, когда Вава подошёл к Лемнеру:

— Командир, к нам гости.

— Кто?

— Наши задержали двух писак из Москвы. Похоже, они вынюхивают про тебя, про золотые рудники и подразделение «Пушкин».

— Едем, — Лемнер покинул празднество. В джипе с Вавой они вынеслись из Банги, свернули с шоссе и мчались по просёлку, поднимая красную пыль.

На дороге, стиснутый двумя бэтээрами, жался пикап. Двери и багажник были открыты. На траве валялись рюкзаки, кинокамеры, компьютер, телефон космической связи, куртки, брюки — всё, что составляет поклажу путешественников. У дороги высился термитник, похожий на глиняного болвана. Окружённые автоматчиками, стояли два путника в кроссовках, джинсах, футболках, пропитанных тёмным потом. Лемнер их сразу узнал. Это были журналисты Чук и Гек. Он познакомился с ними на лекции Ивана Артаковича Сюрлёниса. Они подошли в перерыве к столику, за которым Лемнер, Лана Веретенова и её друзья пили кофе. Лемнер вспомнил, что оба журналиста занимаются расследованиями. Одно касалось загадочной персоны, появившейся на киевском майдане, после чего пролилась кровь, в Россию вернулся Крым и восстал Донбасс. Случились сдвиги, толкающие мир к погибели.

— Добрый день, господа, — произнёс Лемнер. — Куда держите путь? Здесь у нас в Африке небезопасно.

— Мы это заметили, — сказал Чук, красавец с лицом Чкалова.

— Ваши люди чуть не переехали нашу машину своими бэтээрами, — Гек напряг крутые плечи, сжал кулаки, стал похож на боксёра среднего веса.

— Здесь Африка, господа, и нет светофоров. Чем могу вам помочь? Что вас интересует в Африке?

— Мы журналисты. Хотим узнать, что делают в Африке русские охранные подразделения. Правда ли, что они захватили золотые рудники, совершили государственный переворот и свергли законного президента Блумбо?

Из рыжей горчичной тучи жгло солнце. Термитник казался глиняной скульптурой, обожжённой в печи. По броне транспортёра полз жук, отливая синим металлом. Автоматчики в линялых панамах, с профилем Пушкина на шевронах, нацелили автоматы с солнечными огоньками на стволах.

— Чем именно могу вам помочь?

— Мы видим, вы влиятельная персона. Не могли бы отвезти нас к господину Лемнеру? Говорят, он олицетворяет русскую экспансию в Африке.

— Я, Лемнер, господа. Вы Чук и Гек. Добро пожаловать в Африку!

Журналисты узнали Лемнера. В панаме, тропической пятнистой форме, он не был похож на застенчивого молчуна. Его представила Лана Веретенова исследователем Африки.

— Какая удача, господин Лемнер! Правда ли, что вы стали владельцем крупнейшего золотоносного рудника в Чомбо? Правда ли, что там был убит французский геолог и похоронен вверх ногами по изуверскому обряду? Верно ли, что президента Блумбо вы скормили собакам? Сейчас в Банги происходит освящение памятника Пушкину. Мы ещё успеем попасть на праздник?

— Всё правда, господа. Кроме одного. Вы не успеете попасть на праздник.

— Почему? Разве это так далеко?

— Потому, господа, что сейчас вы будете убиты. Вас похоронят ногами вверх, как здесь хоронят лазутчиков. Готовьтесь умереть, господа, — Лемнер достал золотой пистолет. Оружие засияло на ладони, как слиток.

— Вы не имеете права! Мы требуем встречи с послом!

— Здесь я посол, господа. Вы изложили мне ваши требования. Они неприемлемы.

Солнце жгло из рыжей горчичной тучи. Синий жук полз по броне. Слиток сиял на ладони. Кругом желтели чахлые, с мелкими листочками заросли. У дороги высился термитник, похожий на запёкшийся ком глины.

— У вас есть возможность выжить, господа. Расскажите, какого человека в нахлобученном капюшоне вы видели в Киеве на Майдане. Кто тот, что подвёл мир к роковой черте и держит палец на спусковом крючке?

— Но, господин Лемнер!

— Кого вы узнали, заглянув под капюшон?

Лемнер поднимал пистолет, который драгоценно горел в кулаке.

— Это был… — заикался Чук. — Это был…

— Ну!

— Это был Иван Артакович Сюрлёнис!

Душная буря понеслась над дорогой, согнула чахлые заросли, закружила до неба красную африканскую пыль. Лемнер пытался устоять в страшном вихре. Буря срывала панаму, отдирала от земли, уносила в пылающее небо. Он был жалкой соринкой, красной пылинкой, бессмысленной и ничтожной. Он исчезнет, так и не поняв тайну своего появления, тайну сотворения мира, тайну той облупленной двери с табличкой «Блюменфельд», перед которой он замирал, слыша, как отстаёт погоня. Чудища возвращались в подвал. Там обитал жуткий испанский мертвец с огромным рогом из черепа. Там же таилась страшная «Герника», и минотавр оглашал джунгли истошным рёвом. Голые пятки француза ещё шевелились, когда голова и тулово были уже в земле.

Страшные клещи сдавили Лемнеру череп. Он хотел угадать: зачем понадобился тем, кто управляет мировыми стихиями? Зачем призвал его Светоч, а потом Чулаки, а потом Иван Артакович. Они крутят колёса жуткой русской мельницы, перемалывают красное зёрнышко перца, красную пылинку, Михаила Соломоновича Лемнера, повелителя Африки, отпрыска колена Аронова, занесённого мировой непогодой в русскую жизнь.

— Как страшно жить среди неразгаданных тайн, вместо отгадки довольствоваться парадоксами!

Буря утихла, унесла с кустов часть листвы, оставила ожоги на лицах, натёрла песком броню бэтээров, и она зеркально блестела.

— Господа, поначалу я решил, что вы оба умрёте. Но сердце мое расширилось от любви. Умрёт один из вас. Его убьёт другой. Вот пистолет. Кто из вас его возьмёт?

— Господин Лемнер, это невозможно! — воскликнул Чук. — Ведь мы с вами знакомы! Нас познакомила Лана Веретенова. Она так хорошо о вас отзывалась. Вы мягкий, добрый, благородный человек. Посвятили себя изучению Африки, этого рвущегося на свободу континента. Если вам не нравится наша миссия, мы готовы повернуть обратно и вернуться в Москву. Рассказать Лане о нашей встрече, какой вы великолепный воин в этой панаме, с золотым пистолетом. Нам говорили, что он принадлежал убитому президенту Блумбо. Но теперь мы видим, что это не так. Вы позволите нам уехать? Гек, собирай вещи! Мы едем обратно!

Синий жук на броне дополз до профиля Пушкина. Раскалённая броня жгла ему лапки. Он отпал от брони, побежал по дороге у ног Лемнера, сверкнув синей сталью.

— Я предлагаю одному из вас жизнь. Иначе оба умрёте!

Лемнер водил пистолетом, посылая золотые вспышки Чуку и Геку.

— Возьми пистолет, — сказал Гек. — Я умру. Скажи маме, что это несчастный случай. Упал в пропасть, утонул в озере, попал в пасть льва.

— Не могу! Господин Лемнер, проявите милосердие! Ведь мы русские люди! Мы православные! На нас кресты!

— На мне нет креста, — Лемнер расстегнул на груди рубаху. — Когда-нибудь умерев, я буду лежать под иконой. Но хватит лирики. Кто возьмёт пистолет?

Гек напряг плечи, расставил ноги, сжал кулаки, принял боксёрскую стойку. Он был на ринге и готов был погибнуть в схватке. Чук мучительно тянулся к пистолету, отдергивал руку, словно обжигался. Взял пистолет.

Держал неумело. Лемнер ждал, что Чук мгновенно взметнёт пистолет и выстрелит в него, в своего палача, и будет стрелять, пока автоматчики не срежут его. Чук поднял пистолет, жаркий, как слиток. Направил в лоб Гека.

У Лемнера оставались секунды, чтобы остановить выстрел. Он искал в своей душе хоть малую искру милосердия, слабую тень сострадания. Его мысль вызывала лицо отца, Соломона Моисеевича, безобидного добряка, знатока французской литературы. Матери, Софьи Семёновны, декламатора еврейских стихов. Не было милосердия, сострадания. Была пустота с металлическим проблеском скользнувшего жука.

Чук выстрелил. На лбу Гека появилась маленькая красная клякса. Гек упал на дорогу лицом вниз, и Лемнер искал на его бритом затылке выходное отверстие. Не находил.

Взял из рук Чука пистолет.

— У каждой пули есть своя улыбка. У пули, которой ты убил друга, улыбка Иуды. Такие люди, как ты, не должны населять Землю.

Лемнер выстрелил Чуку в переносицу. Красивое лицо лётчика Чкалова вдруг сжалось, сморщилось, стало маленьким, как у амулета, которые продаются в лавках мексиканских колдуний.

— Копайте яму, — приказал Лемнер автоматчикам. — Одну на двоих. Им будет о чём поговорить.

Вырыли яму. Тёмная земля на солнце светлела, превращалась в пепел. Из ямы тянуло прохладой. Журналистов окунули головами в яму и держали, засыпая землей. Торчали стопы в кроссовках. Лемнер содрал обувь. Пересчитывал голые пальцы. Их было двадцать.

— Командир, зачем содрал обувь? — спросил Вава.

— У них незагорелые пятки.

Вечером в отеле Лемнер, после прохладного душа, облачился в махровый халат. Пил белый Мартини со льдом.

В дверь номера постучались.

— Кому ещё там не спится?

Дверь отворилась. На пороге стояла Лана Веретенова.