Убийца я или не убийца? Служу я в КГБ или настоящий доктор? Кто вы, профессор Чазов? Может, все-таки генерал КГБ? Мне задавали такие вопросы.
Я лечил девятнадцать лидеров пятнадцати стран мира. Меня надо занести в Книгу рекордов Гиннесса.
Когда я стал заниматься сердцем, мы не знали его глубоко. Тогда слова «кардиолог» и «кардиохирург» значили что-то романтичное, необыкновенное: спасение человека. А я был романтиком.
Я стал коммунистом из-за матери. И врачом — из-за нее. Она говорила: «Некоторые наши коммунистические принципы совпадают с христианскими». Я ей верил.
У меня у матери, Александры Ильиничны, был комсомольский билет под номером два. Ее расстреливали колчаковцы, и маму вытащил из ямы лесник на таежной заимке, который увидел, что она шевелится. Так вот, она никогда не получала даже талонов в столовую, хотя была в партии с 1923 года. Трех ее братьев при Сталине расстреляли. Она никогда ничего не просила.
В тридцать лет меня исключили из партии за аморальное поведение — за то, что я жил со своей второй женой Лидией в гражданском браке. Еще через двадцать лет меня сделали членом президиума ЦК КПСС. Такая жизнь.
Мне женщины всю жизнь встречались необыкновенные. Достаточно сказать, что первая моя жена — академик, а вторая — профессор.
Я помню прекрасно тот день, когда я попросил двух своих сотрудников — доктора Николаева и доктора Глазунова — ввести мне опытный тромболитик фиброналезим. Про то, что препарат растворяет тромб, мы уже знали. Надо было проверить одно — токсичность. Умрет человек или нет. Я остался жив, а потом мы ввели этот препарат пациенту с множественным тромбозом. Прямо в сердце. Это было 5 октября 1961 года. В этот день на свет появилась моя вторая дочь. Я был паршивым отцом и не поехал в родильный дом.
От должности начальника 4-го управления я отказывался на всех уровнях, даже у Леонида Ильича. В то время он еще был молодым человеком, с юмором, женщины были от него без ума. Он сказал мне: «Если бы вы так упорно не отказывались от этого места, я бы вас на него и не назначил».
Брежнев сказал: «Партийцев мало будет: шестьдесят тысяч лучших людей страны. Сделай для них лучшее здравоохранение в мире». Разведки трех стран бегали за нашими бумагами, пытаясь выяснить, как мы строим систему. Там была создана уникальная система диспансеризации, ранней профилактики и диагностики. За это я в 1975 году получил Государственную премию. Когда правительство возглавил Горбачев, он просил меня перенести эту систему на всю страну. Я ответил: «Это нереально. У вас денег не хватит, товарищ президент. Вы не потянете».
В нашей стране первый компьютерный томограф появился так: у Косыгина было субарахноидальное кровоизлияние в мозг. Он потерял сознание, но мы его вытащили. В то время первые компьютерные томографы появились в Англии. Я сказал: «Вот если бы был у нас томограф, мы бы все гораздо быстрее выяснили». Косыгин сказал: «Купим два. Один — в ЦКБ, другой — в Институт неврологии».
До конца семидесятых годов у нас вообще не было стоматологии. Зубы рвали вживую. Потом началась эпопея с шепелявостью Брежнева. Я утверждал, что все его проблемы в голове. Он спорил: «Давай мне хорошего стоматолога! Наших нет, вези из Германии». Позвонили нашему послу в Германии. Он нашел двух крупных специалистов и сказал мне: «Ты только их на охоту свози, они все отдадут». Немцы приехали со своими материалами, со своими методами, с ними работал директор Института стоматологии, Рыбаков, и зубы стали лечить. Сначала Брежневу, потом — остальным.
Все его проблемы с речью были оттого, что Брежнев употреблял слишком много снотворного — нембутала. У этой болезни есть название: токсомания. Раньше все подобные препараты были паршивыми и вызывали мозжечковые изменения, к тому же ускоряли старение.
Я никогда не думал, кого я лечу. Все для меня были больные. В некоторых случаях мне это вредило.
Меня терпеть не мог Суслов. Но терпел. А чего, врач я, вроде бы, хороший. Я ему говорил: «Да пошли вы куда подальше!»
Во времена Андропова запрещали Высоцкого, а у него были все его записи. Он их держал для себя. Никто никогда не слышал у него дома Высоцкого, но мы приезжали к нему по субботам в секретную квартиру у Театра Сатиры, и музыка Высоцкого там была.
Последние восемнадцать лет Андропов прожил благодаря мне. Когда патологоанатомы его смотрели, то сказали, что при таком состоянии организма только я мог держать его в рабочем состоянии.
Министром здравоохранения меня сделал Горбачев. До девяностых годов мы были очень близкими друзьями, потом разошлись во мнениях. Последний раз он звонил мне на семидесятилетие, ровно 11 лет назад. Он хороший человек, и это все, что я могу сказать.
Когда случилось землетрясение в Спитаке, я был там через три часа. Надо было решать, что делать с двадцатью одной тысячей трупов. Я привык, я врач, я видел все. Но я помню, когда мы прилетели в Ленинакан, чтобы организовать там экстренные госпитали и морги... Там темнело рано. Я иду по улице и в одном из окон вижу женские ноги, придавленные балкой. Она, видимо, хотела выпрыгнуть, свесила ноги, и тут — упало. Молодая. Живая еще. На девятом месяце беременности.
Нам с моим американским другом врачом Берни Лауном (соучредителем движения «Врачи мира за предотвращение ядерной войны». — Esquire) вручали золотую медаль Нобелевской премии мира. Перед этим была пресс-конференция. Это был 1985 год. Период тяжелый, антисоветский. Наш корреспондент по Скандинавии по фамилии Новиков планировал задать нам вопрос примерно такого содержания: «Почему врачи выступают против гонки вооружений? Разве это не дело политиков?». Задать вопрос ему никак не удавалось. Когда до конца пресс-конференции осталось десять минут, Новиков пошел к нам с микрофоном, расталкивая все остальные камеры. И я вижу, что он бледнеет. Я вижу, как он падает перед нашим столом. У меня — инстинкт. Я прыгаю через стол, покрытый красивой скатертью, и делаю ему массаж сердца.
В 1983 году я одним патроном убил двух лосей. Лоси стояли рядом. Пуля прошла через туловище одного и воткнулась в другого. В этом году в Смоленской области я этим же способом убил двух кабанов.
Думаете, на охоту ездят ради убийства? Да, десять процентов людей. Остальные — уезжают от жены и неприятностей.
В 1995 году в «Правде» вышла статья о том, что академик Чазов — убийца. Он убил Брежнева. Убил Андропова. Убил Черненко. И все это с одной целью — чтобы к власти пришел Горбачев. Я возмутился. Я никогда не решал вопросы единолично, их решал консилиум. Я сам же и ввел такую методу. В итоге я попросил слова на сессии Академии медицинских наук и сказал: «В этой аудитории сидят шестнадцать врачей-убийц. Я один отвечать не буду: если я убийца, то и вы все — тоже».
Сердце — это основа основ. Даже с поврежденным мозгом можно жить. Когда останавливается сердце, сделать практически ничего нельзя.
Откуда я знаю, талантлив я был или нет? Но зависть ко мне — была.
Почему я еще жив, вообще непонятно.
