Конец капитализма?

Л.В.: Ну почему же пессимистические? Очень даже оптимистические. Впрочем, здесь тот самый случай, когда для одного стакан наполовину пуст, а для другого — наполовину полон. Я предпочитаю второе. Нас ожидают перемены. А любые перемены кому-то несут проблемы, а другим победы. В нашем случае у России появляется реальный шанс вырваться вперед. Нам же нравится быть "впереди планеты всей", вот и вырвемся.

The Chief: Как?

Л.В.: Легко! Просто применим на практике свою креативность и привычку "жить во времена перемен". Люди в развитых странах привыкли к благополучию, размеренности. Поэтому им будет сложнее приспособиться к переменам.

The Chief: Так откуда же возьмутся перемены?

Л.В.: Перемены уже настают. Наиболее передовые отрасли уже почувствовали это на себе. Скоро почувствуют и остальные. Ждать осталось недолго, лет 6, может быть, 10, но не больше. Сегодняшние школьники будут жить уже в новой формации. Или, вернее, строить ее вместе с нами.

The Chief: Откуда такая точность? Интуиция?

Л.В.: Нет, конечно. Это закономерность. Ее мы можем еще у Кондратьева найти, помните его теорию длинных волн? Он еще в начале прошлого века вычислил, что рынок развивается волнообразно, длина волн постоянно изменяется. Более того, сокращается. Ну, вот мы и пришли к тому, что длина волны сократилась до минимума. Дальше ей некуда сжиматься. Значит, грядут изменения. Рынок исчерпал себя.

The Chief: Почему именно рынок?

Л.В.: Давайте вспомним, что отличало одну формацию от другой. Способ производства и распределение благ. Производство базировалось на рабском труде, потом на феодальных цехах, затем наступило массовое производство. А распределение… Везде трехступенчатая система: элита, прослойка и массы. Были рабовладельцы, свободные граждане и рабы. Потом их сменили аристократия, владельцы мастерских и работники. Капитализм смел родовую аристократию, в элиты вырвались те, у кого были деньги. Вернее, даже не деньги, а капиталы, то есть деньги, вложенные в дело. Прослойку составили управляющие и высококвалифицированные специалисты. Остальные образовали массу. Но посмотрите, что получается.

Сегодня множество работников компаний являются совладельцами своих и чужих предприятий. Они владеют акциями, которые есть не что иное, как капитал. Пусть маленький, но он есть, и приносит дивиденды независимо от того, как и где ты работаешь. Таким образом, мы получили — по сравнению с другими формациями — не только улучшение качества жизни для масс, но и некие гарантии в завтрашнем дне. Наличие акций и пенсионные системы сделали людей более защищенными… Как им кажется.

The Chief: Почему кажется?

Л.В.: Потому что фондовый рынок в любой момент может рухнуть, и все гарантии станут просто бумагой. Так, кстати, уже было не раз за последние сто лет.

The Chief: Мы снова пришли к вашей интерпретации истории.

Л.В.: Почему моей? Это факты. Я их лишь собрала в кучку, и получилась система. Схема "колеса", описанная в статье, наиболее явно прослеживается в рамках одной товарной категории, например, мобильной связи, игрушек и других потребительских товаров с не очень длительным жизненным циклом. Однако при перенесении на более крупные образования (например, отраслевые, национальные и глобальные рынки) движение "по кругу" внезапно оборачивается спиралью. Это легко объяснить тем, что, в отличие от отдельных товарных рынков, общественная система не может потерпеть прерываний. Поэтому каждый цикл не завершается окончательно, а начинает свой новый виток, но уже на более высоком уровне, с учетом всех предыдущих достижений и изменений. Посмотрите на рис. 1: здесь представлена сжимающаяся "спираль" движения массива рынка в XX веке в развитых странах — в первую очередь, США, к которым в 1920-х годах присоединились западноевропейские страны, а в конце 1950-х — Япония. Впрочем, я не настаиваю на точности дат для всех этих стран — в разных странах (и на отдельных рынках) указанные даты могут немного сдвигаться в ту или иную сторону под воздействием политических, экономических и иных причин.

The Chief: Что значит "массив рынка"? Большинство предприятий отрасли?

Л.В.: Нет, под "массивом рынка" в данном случае я понимаю развитие ключевых отраслей в рамках национальной или глобальной экономики, которые влекут за собой большое количество товарных рынков. Естественно, часть рынков остается вне влияния массива, например, сырьевые рынки могут не меняться десятилетиями.

The Chief: А как определить, когда начинается этап?

Л.В.: В большинстве случаев в основе начала движения массива лежит развитие одной из наиболее передовых отраслей, которые увлекают за собой остальные, создавая эффект "кругов по воде" от брошенного камня. Причем "передовики" начинают движение еще до начала нового этапа, поэтому, вычислив, какая отрасль двинет рынок в следующий раз, можно понять, как наше предприятие может наилучшим образом пристроиться к движению, чтобы оказаться впереди.

The Chief: И как это вычислить?

Л.В.: Это не очень сложно. Посмотрите на циклы Кондратьева. У него мы находим предшествующие этапы, не представленные на рис. 1. Мировой капитализм к началу ХХ века пережил, по его расчетам, две с половиной длинных волн: на рис. 2 они представлены в "сглаженном" виде, то есть в среднем для массива рынка. Естественно, что отклонения вперед и назад в разных отраслях могут быть весьма значительными и доходить до 12–15 лет в каждом цикле.

The Chief: Не очень понятно, а где здесь уменьшение длительности цикла, о которых Вы говорили?

Л.В.: Почитайте работы Кондратьева. Если обобщить, мы получаем, что длительность полного цикла (повышательная плюс понижательная волны), о которых говорил Николай Дмитриевич, составит в среднем 58, 45 и 30 лет. Сжатие волн видно даже на глаз.

The Chief: И как он трактовал это сжатие?

Л.В.: Никак, он не успел продолжить разработку своей теории. Свои статьи он писал в 1920-х гг., дальнейшего анализа циклов мы у него не находим. Кондратьев собирался написать книги о длинных и коротких циклах, но не успел: в 1930 году он был арестован по делу трудовой крестьянской партии и в 1938 году расстрелян. Его теория оказалась очень востребованной, но ее в основном использовали как непререкаемый факт. Особенно трепетно на протяжении ХХ века исследователи относились к основным его выводам, которые он называл "четыре эмпирические правильности". Две из них относятся к повышательным фазам, одна к стадии спада и еще одна закономерность проявляется на каждой из фаз цикла.

The Chief: Но о конце капитализма у него ничего нет!

Л.В.: Конечно, нет, может, он и смог бы загадать на 100 лет вперед, если бы продолжил свои исследования, но не сложилось…

The Chief: А Вы продолжили?

Л.В.: В общем, нет. Я же практик, поэтому искала формулу, которая поможет мне нормально работать на рынке, позволит не отражать покорно удары судьбы, а предвидеть, где и почему они произойдут. А когда система сложилась, оказалось, что и циклы сложились сами собой и весьма точно отразили все зависимости, описанные Кондратьевым. Правда, насчет золота я не совсем уверена, нужно покопаться, поискать…

The Chief: А в остальном? Мы как-то очень далеко ушли от вопроса о том, как найти отрасль, на которую стоит равняться…

Л.В.: Да, пожалуй, пора вернуться. Показанные на рис. 1 этапы я начала с конца XIX века, захватив последний из циклов Кондратьева. Толчком для начала первого из показанных на рис. 1 оборотов послужило начавшееся в конце XIX века массовое внедрение средств связи (телефона, радио) и развитие энергетики, которые "потянули" за собой развитие и других отраслей. В результате начало XX века ознаменовалось переходом этого рынка на стадию "власть розницы". Как закономерный итог очередной волны — этап заканчивается кризисом 1929 года, потрясшим большинство развитых капиталистических стран.

The Chief: Этап закончился. Можно ли было в это время предвидеть, какая отрасль будет доминировать?

Л.В.: Разумеется, ведь она не возникла из ничего. В течение 20-х годов XX века наиболее активно развивалось автомобилестроение. И по окончании затяжной депрессии, которая продлилась около трех лет, началось возрождение экономики. Широкие внутриотраслевые преобразования в автомобилестроении к моменту выхода из кризиса увлекли за собой множество сопряженных отраслей. Причем далеко не только поставщиков для автомобилестроения, но и тех, кто с помощью новых автомобилей получал возможность развивать новые виды бизнеса или совершенствовать уже имеющиеся. Впрочем, на подъеме оказалось и производство товаров народного потребления — подъем на рынке вызвал повышение покупательной способности населения, что неизбежно повлекло за собой развитие различных сфер производства.

The Chief: А дальше?

Л.В.: "Двигателем" второй волны, по-видимому, явился переток капиталов из производственной сферы в область биржевых спекуляций и другие "быстрые" рынки. Кризисы, один за другим потрясавшие различные отрасли в начале 1980-х годов, породили в обществе всплеск интереса к "быстрым деньгам" и неуверенность в долговременных инвестициях, что и вызвало такое неожиданное решение проблемы. Как бы то ни было, последующее развитие многих отраслей было основано именно на вливаниях, полученных (и провоцируемых) в ходе этих операций. Завершился этот этап очередным кризисом, вызванным рухнувшей пирамидой спекулятивных и инвестиционных средств, вложенных в один из самых динамичных на тот момент рынков — рынка информационных технологий, что привело к новой волне кризисов в различных отраслях. Легко увидеть, что сложившаяся динамика перехода власти от одних участников товародвижения к другим на этом витке заметно ускорилась. Этапы, ранее составлявшие 8–13 лет, "сжались" до 3–5 лет.

The Chief: То есть, произошло то самое уменьшение длительности цикла?

Л.В.: Да. Посмотрите, начавшийся в 1932 году этап занял примерно 42 года, но мы должны выбросить из этого периода больше 10 лет — Вторую мировую войну и послевоенное восстановление (примерно с 1939 по начало 1950-х гг.). Зато следующий цикл уместился всего в 17 лет. А тот, в котором мы сейчас живем, начался в 2003 году и вряд ли продлится дольше, чем до 2015 года, т.е. уже 12 лет.

The Chief: 12 лет — не так мало. Почему же Вы называете это концом рынка?

Л.В.: Потому, что в ту же спираль он скрутиться уже не может. Существуют определенные ограничения. Например, в основе развития любого производства лежит машиностроение. А оно сегодня просто не в состоянии изобретать новые машины и массово внедрять их на рынке быстрее, чем за 2–3 года. То есть, те, кто хотят конкурировать с помощью новых технологий, просто не будут успевать это сделать.

The Chief: Но ведь есть действительно новые технологии, современные и быстрые…

Л.В.: И именно они стали движущей силой нового этапа — в первую очередь, информационные. К ним можно добавить и другие отрасли, которые родились совсем недавно на стыке разных наук. Например, нано— и биотехнологии, разработка искусственного разума и т.д. Именно они меняют окружающий нас мир. Вот могли вы лет 10 назад подумать, что чуть не у каждого школьника в портфеле будет лежать мобильный телефон?

The Chief: О, 10 лет назад у меня самого его не было…

Л.В.: И не только у вас. Мир стремительно изменяется. И эти изменения нарастают как лавина, которая несется с горы…

The Chief: Может, и несется. Но я как-то не очень это замечаю. Мы развиваемся, конкуренция нарастает, мы с ней сражаемся, как можем. И как сражались до нас в других странах…

Л.В.: Вот этого я и опасаюсь. Посмотрите на спираль. Развитые страны только за ХХ век прошли уже 3 витка. У нас половина отраслей еще не закончила первого. Но мы не можем нормально конкурировать с теми, кто их прошел.

The Chief: Не согласен. Конкурируем и весьма активно…

Л.В.: Нет, приспосабливаемся. Но уровня их достичь не сможем. Потому что, если будем плестись, повторяя все, что они уже прошли, то так и будем телепаться в хвосте прогресса.

The Chief: И какой выход Вы видите?

Л.В.: Да просто перестать плестись за ними! Уйти в другое пространство. Опередить их.

The Chief: Красиво звучит, но совершенно абстрактно. Рисуем красивые схемки, мечтаем о несбыточном…

Л.В.: Ну уж нет, я прагматик, и маниловщина меня не привлекает.

The Chief: Тогда предложите рецепт!

Л.В.: Попробую. Только постараюсь обосновать, чтобы не казался совсем уж абсурдным. Давайте посмотрим, как двигался прогресс — хотя бы в рамках представленной выше спирали. Основные этапы вот тут, в табличке (см. таблицу на стр. 12). Кстати, пока изучала, обнаружила интересную закономерность. Родившись на каком-нибудь этапе цикла, фирма исчезает на том же этапе. То есть, просто не может выдержать повторного витка.

The Chief: Как это?

Л.В.: Очень просто. По оценке Питера Сенге, средняя продолжительность жизни современных предприятий около 40 лет, вдвое меньше, чем у homo sapiens. Примерно такой на протяжении ХХ века была средняя продолжительность полного оборота массива рынка. Начав свою деятельность на одном из этапов, фирмы, как это ни удивительно, настолько стремятся выжить при всех изменениях на рынке, что оказываются не в состоянии пережить возврат на исходные позиции, т.е. на тот же этап, где они когда-то начинали свою деятельность.

The Chief: Так ведь сами говорили — кризис…

Л.В.: Нет-нет, дело не в кризисе. Жизненный цикл фирмы совпадает с жизненным циклом отрасли, только если фирма сама эту отрасль и открыла. Ну, или возникла в самом начале цикла. Но мы знаем, что большинство компаний приходят на развивающийся рынок, то есть рынок, находящийся на стадии роста. А некоторые и еще позже, например, в процессе слияний и поглощений (M&A) возникают некие новые компании, хотя и влившие в себя уже существующие, но совершенно иные по своей сути. Их жизненный цикл начинается еще позже.

The Chief: Насколько позже?

Л.В.: О, посмотрите исследование компании "A. T. Kearney", опубликованное недавно в журнале "Секрет фирмы". Их исследование, кстати, тоже указывает на длительность жизни одного цикла — около 20 лет. И этот цикл они делят на три части: "еще ничего не происходит", "слияния и поглощения", "уже ничего не происходит". С точки зрения слияний и поглощений, естественно. Легко заметить, что этап M&A приходится в основном на этап роста и зрелости товарного рынка. Как только процесс закончился, все, кто мог, объединились, возникли неповоротливые монстры, которым уже не с кем особо конкурировать. И все, начинается застой и закат рынка. Может, они в этом и виноваты (смеется).

The Chief: Какой застой? По вашим словам, самая отчаянная конкуренция ведь возникает на этапе власти потребителя!

Л.В.: Это не по моим словам, а по словам некоторых маркетологов. Которые работают в крупных компаниях, тратят огромные маркетинговые бюджеты и спасти рынок все равно не могут. Отсюда ощущение безысходности и жуткой конкуренции.

The Chief: А на деле?

Л.В.: На деле захватившие большую часть рынка крупные компании просто перестают развивать рынок, потому что им это уже не интересно. Им кажется, что товар стал "дойной коровой", и они начинают его "доить". В сущности, правильно делают. И чем больше доят, тем быстрее происходит насыщение. Тем быстрее кончается эра потребителя, которому этот товар становится скучным, и он переключается на нечто иное.

The Chief: Не согласен, но постараюсь поверить Вам на слово. Только объясните, почему Вы говорите, что цикл был 40 лет, а потом говорите про 20 лет. Это разные цифры? Как они между собой связаны?

Л.В.: Напрямую. В ХХ веке в среднем цикл длился 40 лет. Но исследования M&A проводились уже сейчас, поэтому цикл уменьшился до 20 лет…

The Chief: Хорошо, но ведь если смена формации и произойдет, то это длительный процесс. Лет на 100 или больше…

Л.В.: В отличие от предыдущих смен, скорее всего, нынешняя будет проходить намного быстрее — не веками и даже не десятилетиями. В сущности, этот процесс уже начался. Аутсорсинг сметает государственные границы, информационные технологии проникают в каждую квартиру. С помощью ноутбука и мобильного телефона мы даже в дремучем лесу можем выйти в Интернет и поучаствовать в конференции или договориться о встрече с человеком, находящимся на другом континенте. Люди получают образование в виртуальных университетах — открытое образование покоряет пространства. Специалисты из разных стран работают над одной проблемой, сидя каждый у себя дома. Перечень можно продолжать до бесконечности. И каждый день приносит новые известия об изобретениях, объединяющих мир.

The Chief: А дальше? Каким он будет, этот новый мир?

Л.В.: Другим. Увлекательным. Позволяющим каждому раскрыть все свои таланты. Может быть… И вскоре мы его увидим. Ждать осталось недолго…

The Chief: И где здесь место России?

Л.В.: Именно в этой новой формации. Если немного пофантазировать, то это будет мир инноваций. Рыночная эпоха дала нам массовое производство и удовлетворение основных потребностей большинства. Но как только у каждого из нас окажется минимальный стандарт — крыша над головой, стакан колы и тарелка с гамбургером, пара штанов и свитеров — мы захотим, чтобы удовлетворялись наши личные потребности. Человек голодный рад куску хлеба. Но как только первичное насыщение произошло, хочется чего-нибудь иного. Хочется проявить свою индивидуальность. А значит, победит тот, кто сумеет предвидеть новые потребности, кто сумеет кастомизироваться — уйти на удовлетворение индивидуальных потребностей потребителей. То есть, сумеет быстро перестраиваться, эффективно производить и продавать малое число уникальных товаров. А на вершине окажутся те, кто научится придумывать, генерировать идеи новых продуктов, воплощать их в готовый товар и доводить до потребителя.

The Chief: Повторяете формулу, с которой у нас начался разговор: "креатив и изменения"?

Л.В.: Да, креатив и изменения. Конкурентным преимуществом станет умение перестраиваться. Способности к озарениям и инновациям выйдут на первый план. А значит, мы с нашей смекалкой сможем добиться очень многого. А начинать нужно уже сейчас — способности человека закладываются не только хорошими генами и хорошим образованием, но и регулярной работой над собой. А способности организации должны выковываться и шлифоваться годами. Унылая фирма, привыкшая к монотонному ежедневному труду, не может в одночасье стать креативной и начать штамповать новинки.