Нобелевские лауреаты и их вклад в мировой кризис

Несколько недель назад мне где-то встретилась фраза о том, что за последние 20 лет как минимум три Нобелевских премии были выплачены за доказательство того, что экономических кризисов больше не будет. Фраза задела, захотелось проверить. Проверка показала, что нобелевские лауреаты по отношению к нынешнему кризису могут быть разделена на три, если можно так выразиться, лагеря:

• Те, чьи работы касаются тематики, не актуальной для сегодняшних событий;
• Те, кто так или иначе предупреждал о порочности, а то и гибельности экономического пути последних лет;
• Те, чьими усилиями, собственно, и вымощена дорога к текущему моменту.

Начнем с последних — на кого гнев изливать?

Найти их в общем списке увенчанных оказалось не так сложно. Тем более, что их работы сформировали нынешнюю ситуацию на по отдельности, а сообща.

В 1995 году Нобелевскую премию получил Роберт Эмерсон Лукас-младший «за развитие и изменение гипотезы рациональных ожиданий, изменение основ микроэкономического анализа и точки зрения на экономический анализ». До распространения его работ в экономической науке считалось, что игроки рынка принимают свои решения на основе прошлого опыта и текущей информации — и все. Лукас доказал, что этого мало, что такие решения наносят ущерб прежде всего тому, кто их принимает. И вместе с коллегами начал утверждать, что решения принимаются — обратите внимание, это важно! Не должны приниматься, а именно принимаются — на основе экономической информации, которую вносят (!) в умозрительную или вполне реальную, скажем, экономико-математическую модель экономики (!!!).

Надо сказать, что более или менее связной и полной модели экономики в науке нет до сих пор. Например, мы до сих пор ясно не понимаем влияния финансовых рынков на экономику. Но многие предприниматели просто не располагают и теми знаниями, которыми могли бы — у них другой склад ума и характера, они люди действия, а не философы. Только отдельные предприниматели, имея нужные знания, способны удерживать в голове больше 5-6 важных факторов — это связано с объемом человеческого внимания. Но и этих 5-6 факторов мало. Для преодоления ограниченности внимания развиваются целые дисциплины — скажем, теория принятия решений, и особые человеческие свойства — та же эмпатическая (эмоциональная) память. Но требовать такого от всех (!) игроков рынка и утверждать, что они именно так делают — какая-то совершенно поразительная наивность.

Тем не менее, «правильно принимаемые» ожидания и решения были признаны существующими и названы рациональными — и отсюда вытекает много исключительно важных выводов.

Во-первых, если игроки рациональны, то рынки всегда находятся в равновесии — и нет никакой нужды их регулировать. Колебания производства или занятости характерны для уровня фирмы или отрасли, а в рамках национальной экономики они стремятся уравняться. «Капитаны производства» — предприниматели и руководители — принимают грамотные решения, гибко реагируют на изменения конъюнктуры, оптимизируют деятельность и т.д. и т.п.

А как быть с многочисленными примерами ошибок, бесхозяйственности, глупости? Да, — отвечают Лукас и коллеги, — это проблема. Но ошибки есть результат искаженной информации, да и влияют только краткосрочно. А со временем все всегда выравнивается.

Во-вторых, государственное вмешательство в хозяйственный процесс в принципе абсолютно неприемлемо и вредно. Любое стимулирование спроса, любое нарушение стабильности неизбежно выливаются в рост цен, заработной платы, повышение процентных ставок.

А как быть с битвой за госзаказы? Если они у нас идут как рациональные, то госзаказы нужны. А если они вредны, то зачем же наши рациональные предприниматели за них бьются?

В-третьих (это может быть главным с позиций сегодняшних проблем), изменения денежной массы в результате определенной государственной политики влияют лишь на общий уровень цен, не отклоняя экономику от естественного состояния — а значит, вливать деньги в экономику можно до бесконечности. И лучше всего делать это постоянно, по нарастающей, потому что растет денежная масса — растут цены — растет производство.

Довливались…

Премия Нобеля в 1997 году была присуждена двум американским экономистам — Роберту Кархарту Мертону и Майрону С. Шоулзу — за «новый метод определения стоимости производных ценных бумаг». Вдаваться в суть метода (кое-что можно посмотреть здесь) не требуется — достаточно знать, что его авторы сумели предложить такой способ ценообразования на производные финансовые инструменты, который позволил работать с ними очень выгодно. А дальше начал разворачиваться тот самый механизм, который отлично описал (и неоднократно воспользовался) Дж. Сорос: как только сформировался выраженный тренд, следовать ему становится выгодно; устойчивая прибыль привлекает спекулятивный капитал; объемы нарастают, тренд все больше укрепляется — и так до тех пор, пока отклонение от равновесия не становится очевидным.

Но ведь мы пару лет назад уже выдали Нобелевскую премию за доказательство того, что вливание денег в экономику не нарушает равновесия, не так ли? И предупреждения Сороса[1] проигнорировали.

Сами же авторы «нового метода определения стоимости производных ценных бумаг» собственной практикой доказали его не просто жизнеспособность, а прибыльность — и вошли в историю как единственные Нобелевские лауреаты, попавшие под суд за уклонение от уплаты налогов. Весьма пикантно, что у части их сделок аудиторы не нашли экономической цели и пришли к выводу, что «деньги просто вращались по кругу». Лауреаты не сдавались и требовали признать операции по оптимизации налогообложения законными. Как предположил один из аналитиков, на оптимизации налогообложения они просто «набивали руку» для игры на мировых рынках капитала. Инвестиционные схемы, которые выстраивали для фонда Шоулз и Мертон, становились все сложнее, взаимосвязанные операции проводились на рынках нескольких стран. По оценкам, на момент российского кризиса 1998 года у фонда были открыты позиции по всему миру на 1,25 трлн. долл. И все было бы хорошо — вот только кризис, не к ночи будь помянут!

Еще пикантнее, правда, то, что  автору этих строк так и не удалось найти прямого упоминания о том, выиграли Шоулз и Мертон процесс или проиграли. Здравый смысл подсказывает, что выиграли — потому что их схемы получили ну просто исключительно широкое хождение.

Слишком широкое, как сейчас получается…

Работы Франко Модильяни, который был увенчан лаврами Нобеля в 1985 году, играют на руки разным по нашей классификации «лагерям»: с одной стороны, он выяснил негативные последствия так наз. «эффекта храповика» по отношению к заработной плате. Храповик — это такой механизм, который проталкивает, допустим, мясо в мясорубке только вперед, не давая ему возвращаться назад. Так цены на товары, в т.ч. и зарплата (это тоже цена — только специфического товара, живого труда), легко двигаются вверх — и очень трудно вниз. И Модильяни показал, что, если заработная плата не приспосабливается сразу же к изменению рыночных условий, труд может оказаться переоцененным по сравнению с возможностями ослабленной экономики — и эта переоцененность приведет к безработице.

Узнаете брата Колю?

Но с другой стороны, он был одним из немногих, кто стремился понять, как деньги через различные механизмы финансовых рынков влияют на экономическую активность. Это понимание требовалось, чтобы реализовать его кредо «Если частная рыночная экономика нуждается в стабилизации, она должна и может быть стабилизирована». И он вместе со своим коллегой Миллером пришел к «гипотезе Модильяни-Миллера» — утверждению о том, что рыночная цена компании[2] НЕ ЗАВИСИТ от того, как компания финансируется, а зависит в первую очередь от доходности акций, т.е. отношению дивидендов ко все той же котировке. Т.е. если два бизнеса имеют одинаковую доходность, то они и будут стоить примерно одинаково — даже если один из них развивается преимущественно «на свои» и почти свободен от риска, а другой — в долгах как в шелках.

Проф. Модильяни четко и понятно прописал те условия, при которых эта гипотеза становится верной — это рациональность экономических субъектов и совершенство рынка капитала. Как будто очевидно, что ни полная рациональность, ни тем более совершенство (совершенное знание, совершенная делимость и мгновенное приспособление) в этом мире не встречаются — однако же гипотеза за несколько десятилетий оказалась поднятой на щит практически всеми игроками фондового рынка. А следующие работы Модильяни-Миллера показали, что наивысших своих значений курсы акций достигнут при 100%-ном заемном финансировании… и понеслось.

На его заключениях построили свои выводы Мертон и Шоулз, а в сочетании в убеждениями Лукаса в том, что в экономику можно вливать столько денег, сколько хочешь, получилось законченное, твердое, почти безукоризненное доказательство правомерности производных финансовых инструментов.

И все было хорошо.

До тех пор, пока вся эта безукоризненная пирамида долгов — колосс на глиняных ногах — не рухнула оземь.

Но самым интересным для автора этих строк были не ошибки признанных корифеев — все мы люди, и наука все еще развивается. И даже не то, что ни один из них не признал своей неправоты и ответственности за последствия. Самое интересное — то, что ни один из моих знакомых не увидел в их молчании чего-то предосудительного. «Ну и что? — говорили мне, — Почему они должны что-то признавать? Это не их дело, пусть критикуют те, кому это надо».

А что надо? Критиковать? Находить ошибки? Или выбираться из общей ямы?

Желающих продолжить обсуждение причин кризиса и выхода из него приглашают 10 и 17 марта в 18 часов по адресу Гертрудес 10/12, офис 14, компания Business Matrix. Участие в обсуждении бесплатное, но надо зарегистрироваться заранее по адресу ebreslav@econfin.lv

[1] Дж. Сорос начал активно фиксировать отклонения рынков от равновесия в своих работах, начиная с середины 80-х гг.

[2] Имеется в виду цена фондового рынка, т.е. произведение числа выпущенных акций на их котировку.