Каргин Superstar. Часть 52

V. Валерий Каргин и люди

И как же не проникнуться умилением, читая откровения нашего главного героя в интервью за последние пять лет и других публикациях в прессе, — перед нами зрелый муж, который вкусил и до дна осознал тяжелый гнет бремени и власти, временами с меланхолическим смирением сохраняющий респектабельное и возвышенное человеческое положение. Как человек, который в отличие от нуворишей, считает себя уважаемыми „старыми деньгами” – old money.

Вы что – вспомнили, что четверть века назад Валерий Каргин просиживал штаны в комитете комсомола за полторы сотни рублей в месяц? И напрасно – есть люди, у которых время течет иначе: „Когда в 1987 году мы с Виктором уже были легальными долларовыми миллионерами и нас в этом статусе знали на всей территории СССР, многие из тех, кого сегодня называют олигархами, мыли окна или варили джинсы. Многих из них мы знаем, многие из них знают нас. На просторах бывшего СССР, мы — old money...”

И, конечно, с этой позиции не остается ничего другого, кроме взглядов со скрытым пренебрежением в сторону восточных соседей, которые „временами осуществляют здесь покупки в высшей мере скандально. Хотя я и не понимаю, почему они здесь ведут себя, как event-продюсеры”.

Конечно, среди латвийских миллионеров тоже встречаются выскочки – чего стоит хотя бы рассказ нашего героя о Валерии Барьере, которого морально уничтожили издевательства некоего французского аристократа по поводу его наручных часов с брильянтами (и неважно, что в коллекции Patek Philippe описанного нашим героем хронометра просто нет). Но – это ни в коем случае не относится и не может относиться к нашему герою:

„Мы с Виктором миллионеры с конца восьмидесятых годов. И чувствуем себя как состоятельные люди. Но никогда не демонстрируем своей зажиточности”. Миллионеры в долларовом эквиваленте? „Да. Когда ни о каких российских олигархах еще никто не слышал. Богатство – это свободное время и свободные деньги. Последнее, конечно у нас есть, а вот свободное время – вряд ли. Когда оно появится, тогда я наконец смогу пожинать плоды своего труда...”

Еще несколько лет назад наш герой в интервью Rīgas Laiks не исключал своей принадлежности к „новым русским”:

„Есть у них какая-то гордость за достигнутое. Есть такие, кто, достигнув положения в обществе и богатства, отказался от старых друзей и знакомых. Я так не могу. Знаю многих новых русских, как и новых латышей – их целый класс. Симпатичные люди, что бы они из себя не изображали – личное счастье не купишь ни за какие деньги. Они такие же люди, как и все остальные, со своими проблемами, комплексами, больными сердцами или печенью...”

И еще:

„Интеллигенты любят использовать такие красивые аналогии, ну, интеллигенция... Но она должна уметь ответить себе на вопрос: если уж я такой умный, почему я такой бедный. Сложилась такая красивая легенда о новых латышах или новых русских: ах, этот тот самый идиот, которому я когда-то на выпивку давал, а мозги у него где?”

Но утекло достаточное количество воды и денежных знаков, чтобы он „уже давно переболел радостью накопления миллионов” и „былой жесткостью”. Уже в далеком 1996 году на вопрос российского журнала Деньги: „Валерий, за что вы себя так любите?” звучал выдержанный и чинный ответ:

„Ничуть нет. Я не переоцениваю своей роли в Китайской революции”. За прошедшие годы из некогда возможно парня-выскочки в долгом процессе закалки получился консервативный, немного меланхоличный, пожалуй немного свободомыслящий почитатель общечеловеческих ценностей, которым управляют цифры и расчет и который не поддается минутным слабостям:

„Конечно, с одной стороны я и мои коллеги, мы немного акулы. Да, это так. И есть такие, кто нас за это не любит. Но как бы мы иначе достигли того положения, которого мы достигли. [..] Я не революционер, я не бунтарь и буду соблюдать нормы или общечеловеческие ценности всю свою жизнь. Например, я не скажу „Саша Пушкин”, поскольку принято говорить – Александр Пушкин. Но, с другой стороны, я не буду, как многие люди на вопрос о любимом поэте отвечать: „Конечно, Пушкин!”

К „офигенным амбициям” нового миллионера добавилось бремя благородной обязанности и изнурительной миссии, а также сознание навсегда утраченной романтики: „Сколько событий произошло за это время: развалился Советский Союз, искалечены многие судьбы, многие из моих друзей уехали отсюда, сменили социальный статус – все ужасающим образом изменилось. Ну как в этой ситуации можно остаться романтиком?”

И еще:

„Годами я по утрам точно в одно и то же время выхожу из дома, употребляю одни и те же продукты. [..] Режим настолько выработан, что даже в туалет я уже многие годы хожу по часам. [..] Я зажиточный человек, но мой образ жизни – это работа. Я делаю свое дело, это как служба, ежедневная”.

Еще больше, перед нами человек, который трагически теряет друзей и родственные души – и осознает неизбежность этого процесса. „Я теряю друзей, многие от меня уходят. Хорошо ли, плохо ли, но так оно есть. Им психологически трудно со мной, поскольку я иначе смотрю на жизнь. [..] Друзей с годами становится все меньше – некогда дружить. Получается, что лучшие друзья это компаньоны – у меня один компаньон, он также и мой лучший друг. [..] Сегодня в бизнесе редко вижу кого-то из тех, с кем начинали в 1988 году. Куда-то растворились все миллионеры того времени. Один недавно вышел из леса, другой шлет приветы из мест не столь отдаленных... [..] Только Юлька [Юлий Круминьш] остался...”

Конечно и семья в значительной мере принесена в жертву великой обязанности. „Хочу [..] немного покаяться, отец из меня довольно плохой, потому что слишком много времени провожу на работе. Бог дал мне двух сыновей. Младший живет со мной. А старший с 1994 года живет в Швейцарии. [..] Мы находим общие темы для разговоров, но с каждым годом это все труднее, поскольку он учится во франкоязычной среде (и думает по-французски!), и я наглядно вижу, чем отличается франкофонская культура от нашей.

Мы воспитаны скорее в немецких традициях – экономность, ежедневный труд с утра до вечера, — а французы больше тяготеют к созерцанию, могут просидеть два-три часа в ресторане, поговорить о прекрасном. Они более нас предназначены для красивой жизни...”
     
И еще: „Один из моих сыновей находится в Швейцарии, ему семнадцать лет. Я вспоминаю, каким я был, когда мне было семнадцать. Я не могу ему объяснить, что со мной происходило в то время. Почему я был беден. Он меня спрашивает – если тебе здесь не нравилось, почему ты не уехал? Почему я в его глазах был в то время коллаборационистом? А я и был таким. Я помогал коммунистам – как и вы. Мой сын будет другим – может мудрым, может нет, но другим”.

Но что делать – каждое поколение молодое, незнакомое: „Я знаю только миллионеров в первом поколении, я встречаюсь с ними в бизнесе, где-нибудь на улице, я узнаю их по обеспокоенному взгляду. [..] Мой сын будет другим – может мудрым, может нет, но другим. И он будет миллионером во втором поколении...”

Продолжение следует

Все права на русскую версию книги «Каргин Superstar» принадлежат ООО Telegraf.