Каргин Superstar. Часть 47

Итак, согласно сегодняшнему разъяснению прежнего главного редактора – того самого, который надцать лет назад во всем винил технические причины, – во всем виноваты посеянные неизвестными людьми зерна сомнений, но ни в коем случае не звонок сверху. Странно, но Мара МИКЕЛЬСОНЕ все вспоминает немного иначе.

— Это была публичная пресс-конференция, на которую пришел журналист Latvijas Jaunatne Ритвар Эглайс. И вопрос о гражданстве в то время был вообще очень актуальным, одним из главных политических дебатов. Журналист пришел с мероприятия, мы как руководители говорим: ну что принес? Ну это и это. Классно, пишем! Ритвар все честно написал, сославшись на то, кто это сказал, что сказал и почему.

Ну, не скажем, что это была нормальная новость в свете сегодняшнего 17-летнего понимания истории, где уже другие журналистские стандарты, но в любом случае, во-первых, это была публичная, прозвучавшая в открытом пространстве информация, которую слышали многие, это не было какой-то тайной. Что журналист сделал – он написал то, что слышал.

Статью мы прочитали, о’кей, никаких проблем, сдали на макетирование. И тем вечером... Ну, и тогда и началось. Начались танцы по кругу. Был звонок Бушманиса, которого действительно в тот момент не было в редакции. Он  главный редактор, я руководитель отдела политики, у нас еще имелся ответственный секретарь Дайнис Суна, и ответственность легла на тех, кто собирает полосы, ставит статьи в газету, как это обычно происходит.

Звонок редактора был таким вот: не надо бы ставить эту статью... мне кажется. Но в любом случае, если мы эту статью ставим, то должны убрать часть про Каргина...

Ну и начались наши разговоры на весь вечер, звонки ему. Моя аргументация на тот момент действительно была такой, что это информация, которую нельзя спрятать и нет смысла прятать, поскольку она публичная. Мы, конечно, звонили Каргину, до которого в тот вечер дозвониться было невозможно, ни я, ни Ритвар, никто не мог до него дозвониться, чтобы узнать его точку зрения и понять, в чем дело. Никто из Pareks не отвечал, но меня вечером конкретно бомбили все время – Бушманис, наверняка еще кто-то звонил. Память коротка. Мне указания мог давать только редактор.

— И?

— Его в тот вечер, естественно, не было в Риге, он тогда жил в Бауске или в Бауском районе, он сказал: я не могу приехать. Я говорю: ну так приезжай, с делами здесь разбираться будем, а не только звонить все время. Нет, тогда ему туда Каргин звонил. В любом случае то, что Каргин определенно не хотел эту информацию пропустить, так могло быть. Мне Каргин в тот вечер не звонил. Мы ему звонили, пробовали в банке его достать. Он с нами не разговаривал, с конкретными людьми и журналистами, которым была нужна эта информация от него. Мы делали свою работу и хотели до него добраться, он на контакт с нами не шел.

Единственный вывод, который можно сделать из всех этих танцев по кругу, это то, что Каргин знал об этой информации и дал указание изъять ее из всех газет, и все это послушно выполнили. За исключением Diena, которая ее опубликовала. А мы? Ну что мы могли сделать, то фактически и сделали, чтобы привлечь внимание.

По-своему это было... Ну да, по отношению к работодателю, к главному редактору это было нарушением, несоблюдением дисциплины, субординации в принятии решений. Мы могли только привлечь внимание, оставив белое поле. Это было единственным, что ты можешь, — хорошо, о’кей, Ивар, убираем. И тогда мы убрали и оставили белое поле. Естественно, это было еще более кричащим, еще более ужасным, это сразу привлекло внимание на следующий день – а что там было? И еще Diena об этом назавтра написала...

Кто Бушманису давал распоряжения, это у него спрашивать надо, но мне кажется однозначно ясным, что это было пожелание и давление Parex banka и Каргина. Давление, естественно, не ограничилось только тем, что... Та ситуация, тот 1993 год был очень тяжелым. Когда у нас проходила денежная реформа, когда с репшиков на латы переходили? В любом случае для Latvijas Jaunatne в финансовом смысле это вообще было тяжелое время.

Тогда директором был Илгвар Кипенс, сейчас руководитель Ģimenes aptieka. [Хотя сам Илгвар Кипенс говорит, что тогда уже давно ушел с поста коммерческого директора газеты и в его время единственными делами с Parex были только поиски дефицитной газетной бумаги.] Одним из тех, кто давал деньги, вполне возможно, был Pareх. Он был тем, кто мог повлиять финансово и пригрозить.

Это, очевидно, один из тех аргументов, не говоря вообще о какой-либо чести и достоинстве журналиста, – ты должен иметь гражданскую позицию и честность, чтобы не манипулировать информацией таким образом.

Того, что тогда сделал редактор, и тех, кто давил, чтобы выбросить эту информацию, сегодня умом не понять, но тогда это было привычной советской практикой, когда на тебя кто-то давит.

Второе, чем он, возможно, руководствовался, может быть какими-то меркантильными соображениями. Если Pareх  в тот момент давал деньги для существования газеты, о чем мне неизвестно, то это было одним из способов, как пригрозить и шантажировать также и средства массовой информации, но я этого утверждать не могу, нет у меня таких фактов. Почему я про деньги подумала – в конце того же года Latvijas Jaunatne ликвидировалась, и была создана прожившая недолгую жизнь Labrīt.

— И что произошло потом?

— После этого белого поля состоялись разборки в редакции. Было проведено публичное собрание, и Ивар Бушманис решил поквитаться с неугодными. Поводом явилось белое поле и то, что надо было перезаключить договоры, поскольку конец года, в связи с новой газетой Labrīt, с тем, что Latvijas Jaunatne ликвидировалась. Часть работников ушла в Labrīt, а тем, кто нам был не нужен, выдали розовый листок. Я получила такой, еще Лайма Жихаре, ныне покойная, и еще кто-то, мне кажется. Нас было немного, получивших розовый листок, чему никто из нас не удивился, все было понятно.

И большое публичное собрание. Те, кто пережил советские времена, знают, как проводились такие собрания, на которых коллектив стыдил провинившихся, такая публичная головомойка. Все пришли, был доклад Бушманиса – кто и что ужасное сотворил, и как так можно, и о чем вы думали. Мара, почему ты так сделала? Ты хотела, чтобы нам нечего было есть?

Я ответила: нет, я этого не хотела, я хотела совсем наоборот, чтобы у нас было что есть! Но должны же быть какие-то ценности, это журналистский долг. Эти слова я буду помнить до конца жизни. Все меня постыдили, я там посидела, на самом деле никто мне ничего сказать не мог.

Доклад Бушманиса о мерзавке Микельсоне, о белом пятне в газете, о том, что все мне подчинились, — понятно, что один этого сделать не мог. Но имелась еще одна группа людей, которые поняли в тот вечер, в чем дело, и я им благодарна за то, что они сделали. Они могли этого не делать.

Продолжение следует

Все права на русскую версию книги «Каргин Superstar» принадлежат ООО Telegraf.