Каргин Superstar. Часть 2

Первые годы жизни русский мальчуган Валерий Михайлович (родившийся в 1926 году в Новосибирской области Михаил Каргин официально считался „инструктором по технике безопасности” и постоянно проживал в России, хотя в написанной сыном много лет спустя автобиографии ясно и четко читаем: „Я, Каргин Валерий Михайлович, родился в 1961 году в Риге в семье военнослужащего”) провел на Тейке, его словами „в переделанном после войны из конюшни доме, зажатом во дворах между улицами Ленина и Пудикя, дальний конец которой упирался в кинотеатр Тeika”.

Когда Валерию было шесть лет, семья – вышедшая из семьи советского военнослужащего мать Дина Гроздева, у которой этот  брак не был первым („мать – это вторая частичка меня, мое второе „я”; она тоже Валерий Каргин, и бизнес вела только для воспитания сыновей”) отчим Георгий, которого Валерий до восемнадцатилетнего возраста считал своим настоящим отцом, и старший брат Георгий (младший сводный брат Вадим родился только в 1969 году) – переехала в две комнаты в коммунальной квартире в Вецриге на улице Вальню, 5. Жилищные условия действительно нормализовались только через семь лет – в 1974 году семья перебралась в огромную квартиру там же в Вецриге на улице Лиела Пилс, 18, где у Валерия уже появилась собственная комната.

Семья не была ни зажиточной, ни бедной: мать работала директором 221 Рижского дошкольного учреждения, отчим – преподаватель института инженеров гражданской авиации, типичный представитель советской русско-еврейской интеллигенции: с острым умом, достаточно нетрадиционным мышлением, втихую (а иногда и не совсем втихую) ненавидевший советскую власть, временами не мог обойтись без острых эмоций, чему отчасти помогало увлечение преферансом. „Мой папаша активно играл в преферанс. На деньги, конечно. Я все время стоял рядом и ждал – выиграет или проиграет. В зависимости от этого мы шли или в столовую, или в ресторан. Тогда я понял, что это удовольствие не для меня”, — позднее вспоминает в своих мемуарах Деньги и люди Валерий.

Ребенок коммунальной квартиры, которому нравилась летняя переполненная голыми пролетариями Юрмала, но который ненавидел пионерские лагеря и публичные бани – такую характеристику можно было услышать от недругов Валерия Каргина в начале девяностых. На тот момент это звучало слегка удивительно, но через много лет в своих мемуарах ответ, пусть даже частичный, дал сам когда-то слабенький и тонконогий Валерик: „Напротив нашего дома была баня, куда отец еженедельно отправлялся париться. Этот процесс я ненавидел с самого начала. Позднее, в конце восьмидесятых, в моду вошли сауны, как место провождения свободного времени. Но у меня на всю жизнь осталось детское чувство, насколько нелепым является происходящее: десятки голых тел с огромным шумом делают то, что можно сделать самому в уютной ванне. [..] Меня загоняют на полок, поспешно хлещут веником, а потом выводят в общее помещение, где без каких-либо церемоний трут модной тогда резиновой губкой, а потом выталкивают в раздевалку”.

И, тем не менее, не был Валерий полностью простым парнишкой. О себе охотно вспоминает то, каким фантазером, читателем и поклонником Робинзона Крузо он был, как часами простаивал в музеях, но его бывшая одноклассница (в 40 средней школе Валерий учился с 1968 по 1978 год) вспоминает совсем другого Валерия: „У него были офигенные амбиции, всегда. Всегда, еще в школьные годы. Он всегда хотел выделиться, быть первым в любом варианте. Угнать мотоцикл, выбросить откуда-нибудь, не знаю, какой-нибудь телевизор или еще что-нибудь, сломать унитаз в туалете, как отъявленный хулиган или, или ... неважно, главное, выделиться. Я не помню, но что-то там было, что-то такое. Ну был он в школе таким гадким утенком. Не был он никаким передовиком и отличником, он был такой – ух, хулиган. Да, да, да, была у него такая репутация”.

Время шло, но жизнь маленького хулигана в войне за утверждение лучше не становилась – скорее наоборот. „Я вырос и отдалился от матери, становился все самостоятельнее. Мой младший брат Вадим был спасением и для меня, и для нее, служил таким буфером между нами. Мы чувствовали себя одинокими: из большой квартиры, где собирались большие компании, ушел отец. Не убежал к другой женщине, а просто не выдержал семейного деспотизма. Мать была чересчур властной, привыкла любой ценой добиваться своего”, – позднее напишет в мемуарах наш главный герой. А зажиточная жизнь все не наступала и не наступала – „с братом Георгием в середине семидесятых годов на дамбе, которая сегодня находится в конце Вантового моста, ночью на мормышку ловили угрей. Тогда, в голодные годы, есть пойманную в Даугаве рыбу не считалось дурным тоном”...

(Между прочим, смело можно сказать, что много лет спустя старший брат стал в свою очередь настоящим спасителем Вадима, когда тот – как следует из материалов уголовного дела – ноябрьским вечером 2003 года на автомашине Mitsubishi Pajero подъехал к дому по улице Гиппократа, 47, отправился в квартиру, насчет которой знал, что там продают наркотики некий Мехтиев и его фактическая жена Ирина Коновалова, там взял в долг две упаковки фольги с героином и отправился из квартиры, где его сразу же задержала полиция, во время обыска отдал обе дозы, спрятанные в носке на левой ноге, шприц, стеклянную баночку, а также 93 лата 38 сантимов и один доллар США.

Младший брат в момент задержания уже был основательно одурманен: наличие героина в организме он объяснил тем, что героин высыпался из упаковки, а он порошок слизнул, наличие барбитуратов – тем, что, возможно, кто-то из знакомых дал снотворное, для метамфетамина пояснений не хватило – но хватило решимости отрицать утверждение Ирины Ковалевой, что он постоянный клиент, в этот раз приобрел четыре дозы и тут же в квартире одну или две ввел шприцем себе в вену. Свою вину Каргин-юниор признал только позже, выяснилось также, что за мелкие грешки Вадим уже был судим в 1996 году. Но не смотря на все это, по согласованию с прокурором, присужден ему был только год условно – с условием, что „клиент” обязательно будет лечиться от наркотической зависимости. По-семейному выраженная поддержка „большого брата” – неважно, в виде личной репутации или воспоминаний давно минувших дней – была очевидна ясно и недвусмысленно...)

И куда же в советской реальности мог шарахнуться невзрачный паренек без особых талантов, но с пылким желанием выбиться в люди?... Хотя – кто сказал, что без талантов? По крайней мере, сам Валерий так не думал, особенно после того, как мальчик уже перед девятым классом сыграл заметную роль в фильме Семейная мелодрама вместе с самой Людмилой Гурченко (и еще заработал около трех тысяч рублей, что по тем временам было большими деньгами)... „Я тебе говорю, он был сладкий парень, был молоденьким мальчиком, пришел после фильма, снимался с Гурченко в каком-то фильме. Оттуда пришел, чувствовал себя как гений, понимаешь, мальчик... Был ли он талантливым? Конечно, сейчас каждый дурак скажет – о, он был гений, так что не будем об этом говорить, это неэтично”, – немного позже вспомнит Эмма Брамник-Вульфсон, бывший редактор газеты Vefietis – первого рабочего места Валерия Каргина.

Были запланированы великие дела – даже попытка поступить во ВГИК, который закончились вконец неудачно. „Еще в школе я достаточно много писал, публиковался в местной молодежке и думал, что в жизни больше буду заниматься творческой работой, Но когда в семнадцатилетнем возрасте явился в Москву и увидел бородатых дяденек-абитуриентов, известных по публикациям в центральной прессе, понял, что надежд у меня нет никаких”, – позднее признался сам Валерий.

Правда позднее, вспоминая несбывшиеся мечты, неудачливый абитуриент вспоминал все это немного иными словами: „Знаете, и раньше, и сейчас я всегда знал, что готов плыть по течению, погрести к левому берегу, к правому берегу, но против течения я не поплыву. Вряд ли от меня можно ожидать, что я стану знаменитым революционером, буду свергать обычаи, я просто не такой человек. Я чувствую, что в моей жизни это невозможно, говорю себе: не стоит бороться ради того, чего достичь невозможно. Если я все же буду бороться, я буду похож на девочку, которая не понимает реалий жизни, не понимает, в какой системе координат находится, и хочет недостижимого. Лично я себе этого позволить не могу. Это означает, что разум всегда побеждает. Не вышло, значит не вышло, и Бог с ним”.

Не вышло – и ничего, у начинающего понимать реалии жизни Валерия уже давно был маленький резервный план на случай, если течение понесет к другому берегу. („Нет, я не могу все ставить на одну карту. И не хочу. Иначе... как вы думаете, достиг бы я такого положения?”) Позднее он все более восторженно рассказывал, что на самом деле уже в седьмом классе решил стать журналистом. А почему бы и нет? „Тогда журналист был сливками общества, проводником свежих идей, человеком, который учил общество, как надо жить”, – разве плохая перспектива? Еще позже публике излагалось, что „свою репутацию, если так можно сказать, я строил с детства, думал о своем будущем, уже в шестом, седьмом, восьмом классе четко осознавал, что для меня уготована такая судьба, и придерживался выбранного направления. И, знаете, это вполне закономерно – то, что мы [..] сегодня сидим в этом банке”.

В реальной жизни, как видим, юноша просто искал путь наверх – фактически все равно какой, главное, отвечающий „офигенным амбициям”. Но и в журналистике путь не был устлан розами – и Советская молодежь, и Советская Латвия услуги молодого энтузиаста отклонили; в конце концов ему удалось стать корреспондентом Vefietis’а (который в те времена был достаточно серьезным изданием огромного предприятия). Успел Валерий поработать транспортным рабочим на предприятии Komutators – зарплата здесь составляла 170 рублей (для представления, стипендия отличника в ВУЗе – 45 рублей), но нескольких месяцев после ноября 1978 года хватило, чтобы будущий банкир понял, что руками на жизнь зарабатывать он все же не хочет.

Продолжение следует.